— О, земля, поглоти меня!
Я села на своё место рядом с Лесли.
— Бедняжка всё ещё красная как рак.
— Думаю, этот оттенок останется у неё до конца школьных лет. Ой-ой, и правда, неудобно получилось.
— Может, он будет ей теперь оценки завышать.
Мистер Уитмен посмотрел на место Шарлотты, и лицо его при этом стало задумчивым.
— Шарлотта заболела, — сказала я. — Не знаю, успела ли тётя позвонить в школу и предупредить…
— У неё понос, — брякнула Синтия.
Очень уж ей не хотелось, наверное, быть сегодня единственным поводом для насмешек.
— Всё в порядке, — сказал мистер Уитмен. — Она будет отсутствовать ещё несколько дней, пока всё не… нормализуется.
Он отвернулся от нас и написал на доске: Сонет.
— Кто знает, сколько сонетов написал Шекспир?
— Что это он имел в виду под своим «нормализуется»? — шёпотом спросила я Лесли.
— Уж точно не понос, — ответила Лесли.
Мне тоже так показалось.
— А ты когда-нибудь рассматривала его перстень? — прошептала Лесли.
— Нет, а ты?
— Там изображена звезда! Двенадцатиконечная звезда!
— И что с того?
— Двенадцать кончиков, как в часах.
— Нет в часах никаких кончиков.
Лесли нервно поморщилась:
— Ты что, не понимаешь? Двенадцать! Часы! Время! Путешествия во времени! Говорю тебе, он… Гвен! Что с тобой?
— Вот чёрт! — сказала я. Мой желудок снова катался на американских горках.
Лесли озадаченно уставилась на меня.
— О нет!
Я также была озадачена. Последнее, чего бы мне хотелось, так это раствориться в воздухе на глазах одноклассников. Поэтому я встала и поковыляла к двери, прижав руку к животу.
— Боюсь, меня сейчас вырвет, — сказала я мистеру Уитмену и, не дожидаясь его ответа, распахнула дверь и вывалилась в коридор.
— Может, кто-нибудь проводит Гвендолин? — спросил мистер Уитмен. — Лесли?
Лесли выскочила следом и захлопнула дверь класса.
— Так, быстрей! Побежали в туалет, там нас никто не увидит! Гвен? Гвенни?
Лицо Лесли исчезло, голос доносился откуда-то издалека, а потом она пропала.
Я стояла в коридоре, расцвеченном роскошными золотыми обоями. Под моими ногами вместо прочного панельного пола простирался отполированный до блеска, прекрасный инкрустированный паркет.
По всей видимости, на дворе была ночь или, по меньшей мере, вечер. На стенах горели свечи в изящных канделябрах. На расписном потолке сверкали люстры, в которых, потрескивая, плавились свечи. Всё утопало в мягком, золотистом свете. Первое, что я подумала, было: О, отлично, я никуда не провалилась. А второе: Где же тут спрятаться, пока меня никто не нашёл?
В доме я была не одна. Снизу доносилась музыка — кто-то играл на скрипке. И пел. Было слышно много голосов. Очень много голосов. От знакомой мне обстановки коридора школы Сент-Леннокс не осталось почти ничего.
Я попробовала вспомнить, как располагались кабинеты, то есть, комнаты.
За моей спиной — дверь в наш класс. Прямо напротив миссис Каунтер как раз проводит урок географии для шестого класса. Рядом — подсобка. Если спрятаться там, то хотя бы возвратиться мне удастся незамеченной.
Но подсобка почти всё время была заперта. Да уж, не лучшая идея, надо придумать что-то другое.
Если я вдруг ни с того ни с сего окажусь в закрытой комнатке, придётся выкручиваться. То есть, правдоподобно наврать, каким образом я умудрилась туда забраться.
Если же я отправлюсь в другую комнату, то какому-нибудь классу и учителю предстоит лицезреть весёлую картину, как я материализовываюсь из ниоткуда прямо в их кабинете. В такой ситуации объясняться будет ещё сложнее. Наверное, просто останусь тут в коридоре и буду ждать, пока меня не унесёт обратно. Два моих первых прыжка длились не более пары минут, можно надеяться, что и тут я надолго не задержусь.
Я прислонилась к бархатной стене и стала с тоской следить за собственными ощущениями — не начинается ли новое головокружение. Снизу доносились смех и звон бокалов, затем снова кто-то заиграл на скрипке. Казалось, что тем людям внизу очень весело. Может, среди них был и Джеймс. Он ведь жил здесь когда-то. Я представила себе Джеймса, совершенно живого. И вообразила даже, как он танцует где-то там, внизу.
Жаль, что мы не встретимся. Хотя он вряд ли бы обрадовался, если бы узнал, как мы познакомились. То есть, откуда мы были бы знакомы, если бы он уже умер. То есть, после того, как он уже умер. Знать бы, от чего он умер, можно было бы его предостеречь. Например, так: Привет, Джеймс, пятнадцатого июля на Парк Лейн тебе на голову упадёт кирпич, так что лучше пережди пятнадцатое июля дома. Жалко, но Джеймс не знал, отчего скончался. Он вообще был не в курсе, что умирал… что умер. То есть, что умрёт. То есть, что умер бы, если бы… чем больше я думала обо всём этом временном винегрете, тем больше запутывалась.
На лестнице раздались шаги. Кто-то бежал мне навстречу.
Ой, их было двое. Чёрт! Уже и пару минут спокойно постоять не дадут. Куда же теперь деваться? Я решилась забежать в кабинет напротив, где учились шестиклашки. Ручка двери никак не поддавалась. Прошло ещё несколько секунд, пока я поняла, что нажимать надо не вниз, а вверх.
Когда я наконец проскользнула в комнату, те двое были уже совсем близко. На стене комнаты тоже горели свечи. Какое легкомыслие, оставлять огонь без присмотра! Меня ругали, даже если я просто забывала вечером задуть малюсенькую свечку.
Я огляделась в поисках укромного места, но в комнате было почти пусто. Стояли только диван на витых золочёных ножках, письменный стол и стулья с дорогой обивкой. Существу крупнее юной мышки спрятаться здесь было совершенно негде. Мне не оставалось ничего другого, как только встать за ниспадавшие до земли золотые шторы. Не очень-то оригинальное укрытие. Но ведь никто меня и не искал.